Антон Антонов - Нам нет преград [= Птица]
— Съем! Съем! — стонала она, прижимая мальчика к себе, целуя его шею, покусывая плечи и мочки ушей, прикасаясь губами и языком к глазам.
Почувствовав, как под руками Птицы рвётся её ночная рубашка, Леночка слегка опомнилась и попробовала вырваться, шепча:
— Тебе самому надо в куклы играть…
Но Птица уже припал губами к её обнажившейся груди и отвечал:
— Ты моя кукла.
И опять её благоразумие оказалось бессильно. Когда Юрик скомандовал: «Пошли вниз», — она покорно подчинилась. Теперь её глаза привыкли к темноте, и она сама видела ступеньки. Подобно лунатику или зомби она стала спускаться вниз, а оставшийся сзади Птица окончательно сорвал с неё плащ и бросил его у двери.
Внизу была ещё одна дверь, и Леночка остановилась. Юрик догнал её, обнял сзади, обхватил груди ладонями, потом повёл руками вниз, буквально сдирая с девушки остатки ночнушки.
Дверь была закрыта на обыкновенную задвижку. Птица открыл её и впустил спутницу в подвал, спросив:
— Ты мышей боишься?
— Я боюсь тебя, — ответила Леночка.
Она стояла посреди тёмного подвала, чувствуя вокруг себя нагромождение каких-то предметов, а Птица чем-то шуршал поодаль у стен и бросал к её ногам какую-то ткань. Потом опустился перед девушкой на колени и осторожно, почти благоговейно снял с неё трусики, обхватил руками её бёдра и приник лицом к её лону.
Она тоже опустилась на колени рядом с ним, опять вовлекла в долгий поцелуй, заставила мальчика лечь и принялась целовать его тело, сантиметр за сантиметром. Птица испытывал высшее наслаждение, но не мог дождаться, когда она дойдёт до главного — или вовсе не был уверен, что дойдёт. Поэтому он поспешил в очередной раз перехватить инициативу, сорвал с себя плавки, заставил девушку перевернуться на спину и стал искать рукой сокровенную пещеру или ножны для своего меча, как выражаются искушённые в этих делах жители Востока.
Девушка сама помогла ему и постаралась использовать весь свой не очень богатый сексуальный опыт, чтобы всё прошло как можно лучше. К её удивлению, акт кончился не так быстро, как можно было ожидать, принимая во внимание возраст партнёра. Но всё же он кончил раньше, чем она, не забыв, правда, о технике современного секса — сразу не уснул и не ушёл, а несколько раз коротко поцеловал Леночку в губы, спустился к её груди и замер, словно спящий младенец, едва прикасаясь губами к соску.
Леночка погладила Птицу по голове, взъерошила ему волосы и спросила:
— Ну, теперь ты доволен?
— Я всё делал неправильно, да? — спросил он, не отрывая лица от её грудей.
— Здесь не бывает «правильно» и «неправильно». Если понравилось тебе и мне, значит, всё хорошо.
— А тебе понравилось?
— Конечно. Ты ведь не думаешь, что я отдалась тебе только ради твоего удовольствия.
Обрадованный Птица тут же вскочил и уселся верхом на её живот.
— И ты согласна… любить меня и дальше, — он пытался, но не смог подыскать слово более подходящее, чем «любить».
Она задумалась. На самом деле ей этого очень хотелось. А с другой стороны, такая любовь по определению была запретной, и рассудок противился ей изо всех сил.
— А то я пойду и совращу Свечкину, — прервал её раздумья Птица.
— Это грубый шантаж, — парировала Леночка, а сама подумала, что он ведь не угомонится. Гормоны бушуют, а в голове мухи и никаких тормозов. И что самое страшное — совратить Свечкину он может в два счёта. Бастионы морали не в силах выдержать натиска прогрессирующей любви.
«Лучше я, чем она, — подумала Леночка. — Я взрослая».
Но на самом деле эта мысль была лишь самооправданием — этакий кляп для холодного рассудка. Ведь она всем телом и всей душой — кроме этого маленького гнездилища благоразумия — хотела, хотела, ещё раз хотела снова оказаться в объятиях мальчика, который доставил ей чуть ли не большее наслаждение, чем все взрослые мужчины до него.
— Ты уже готов продолжить? — спросила она вслух.
Птица обрушился на неё сверху, покрыл её лицо поцелуями, а потом приказал:
— Лежи, не двигайся.
Леночка замерла, не зная, что он ещё придумает. А Птица поднялся на ноги и зашебуршился где-то у стены. И вдруг как раз там, откуда доносились звуки, вспыхнул красный свет. Горел обыкновенный фотолабораторный фонарь, но Леночка в первый момент вспомнила о других красных фонарях и зашлась в приступе безудержного смеха. Юрик расхохотался за компанию, снова бросился её целовать, поднял на ноги, и они затанцевали на узком пятачке между какими-то станками, ящиками и этажерками под задорную песенку «Нам не страшен серый волк».
В этот момент они легко могли выдать себя, поскольку их песни и пляски были слышны снаружи. Но по счастью в этот то ли поздний, то ли ранний час мимо никто не проходил, а Юрик вовремя опомнился и закрыл рот Леночки поцелуем.
Оторвавшись от его губ, Леночка стала осматриваться по сторонам. В красном свете окружающая обстановка выглядела мистически. Токарный станок по дереву с навеки вросшим в него незаконченным изделием казался какой-то фантастической машиной, оружием пришельцев. Высокие этажерки, забитые книгами и бумагами, наоборот, навевали мысль о Средневековье.
Леночка взглянула под ноги и тут же раздался новый взрыв смеха. Оказывается, они занимались любовью на плакате «Кукуруза — царица полей» и огромном флаге какой-то из союзных республик. Умный Птица даже узнал, какой, но Леночке не сказал.
Со стены на них смотрел покосившийся портрет незабвенного Никиты Сергеича с дырками на месте глаз и рта и с неприличной надписью поперёк лба. Присмотревшись к книгам и журналам, Леночка обнаружила, что они тоже относятся к той кукурузной эпохе. Похоже, дверь в этот подвал не открывали лет двадцать.
Юрик тем временем обратил внимание на притулившийся в углу бюст Ленина, показал на него пальцем и возмущённо воскликнул:
— А чего он подсматривает?!
Недолго думая, он развернул бюст на 180 градусов и прочёл на его подножии:
— «Абашвили». Не знал, что Ленин был грузин.
— Дурак, это Сталин был грузин. А Абашвили — скульптор.
— Без тебя бы не догадался.
И они снова занялись любовью, да так увлеклись, что чуть не попали в безвыходное положение. Подвал они покинули в последний момент, когда это ещё можно было сделать незаметно. Дежурный воспитатель Александр Валентинович, шедший на кухню проверять готовность к началу нового дня, проводил долгим взглядом необутую вожатую третьего отряда в наглухо застёгнутом плаще и с блаженным выражением лица. А когда Александр Валентинович увидел известного всему лагерю Юру Лебедева по прозвищу Птица бегающим в одних плавках по стадиону, он невольно подумал, что надо меньше пить, особенно в ночь перед дежурством. А то мерещится потом чёрт знает что.
